— Ничего не сказала. С парнем, поди, загуляла, а он теперь свататься не хочет. Кто ж о таком болтать-то будет? Отец её вожжами отстегал, и всех делов.

— Погоди. Ты говоришь, девка поутру появилась. А рядом с домом в то утро, случайно, никого не было?

— Как не быть? Кума моя была, соседка ихняя. Она мне это всё и рассказала. Встала, говорит, на заре, пошла поросят кормить. Глядь — к соседям в дом вроде собака забежала. Кума удивилась — собак они отродясь не держали, да и дверь на ночь обычно закрыта. Думает, сейчас соседи крик подымут! Ан нет, тихо. Ну, она решила, что почудилось спросонья. К поросятам пошла. А обратно идёт — у соседей шум-гам. Дочь пропащая вернулась.

— Собака, значит. — Я встал, поправил перевязь с мечом. — Где, говоришь, это село?

* * *

В село я добрался ещё засветло, но своё присутствие решил не обозначать. Спугнуть новообращенную ведьму — легче легкого.

Шёл не по дороге, задами. По описанию Фёдора к дому его кумы вышел без проблем. Вспомнил, что семья девки зажиточная, и из двух домов, стоящих по соседству, выбрал тот, что богаче — крепкий пятистенок с резными наличниками. За домом и загонами для скотины располагался огород, за огородом баня. Семья действительно была зажиточной. За баней начиналось поле, за полем виднелся лес. Отлично.

Дверь в баню была закрыта на щеколду. В бане я и разместился — так, чтобы было удобно наблюдать за домом.

Головин в Смоленске, подождёт. Никуда не денется. А село — в непосредственной близости от Поречья. У дороги, ведущей в сторону Давыдово, между прочим. И чего мне до зарезу не хватает практически под боком, так это новообращённой ведьмы. Нафиг! Хватит с меня Ваньки-вурдалака. Эту заразу надо истреблять на корню.

Почему ведьма вернулась в родительский дом, понятно. Лешего больше нет, хороводить с ней некому. Сама пока толком ничего не умеет. Вот и рванула туда, где с гарантией будут кормить-поить. Только вот долго она, свежеобращенная, среди людей не протянет. Ночью тварная природа возьмёт своё, рванёт обратно в лес. Тут-то я её и встречу. Мимо уж точно не проскочит.

Дав себе установку проснуться, как только стемнеет, я устроился на широкой лавке и задремал. А когда проснулся, над лесом вставала луна.

Ждать пришлось недолго. Крайнее окно избы приоткрылось. А из окна… Да чтоб тебя! Вот уж чего не ожидал. Из окна выпрыгнула собака. Приземлилась на четыре ноги и рванула не по тропке, ведущей к бане, а оттуда — в поле и лес, а в другую сторону, к забору. Так, наверное, быстрее получится — если в заборе есть прореха.

Добежав до забора, я увидел, что прав. Все доски были целы, но под одной из них прорыли солидную нору.

По собачьим меркам, солидную. Мне-то не пролезть, конечно. Я махнул через забор. Луна стояла полная, шпарила не хуже прожектора. По полю, невидимая в высокой траве, неслась собака. Трава расходилась вправо и влево от неё, как волны от несущегося по воде катера.

Удар. Ого! А прокачать-то леший свою добычу успел, оказывается.

От Удара псина не полетела кувырком. Она взвыла — жутким потусторонним голосом. А когда поднялась из травы, это была уже не собака.

Издали можно было подумать, что обычная девушка, обнажённая и простоволосая. Но когда «девушка» приблизилась, я увидел, что щёки у неё ввалились, глаза светятся зелёным огнём, а пальцы на руках удлинились и заканчиваются острыми когтями. Этими когтями ведьма нацелилась мне в горло.

Я снова кастанул Удар. Увернулась, зараза! Отличительная особенность свежеобращённых — скорость. Не такая, как у полноценного упыря или вурдалака, конечно, но по сравнению с обычной человеческой — сто очков вперёд. Рубить ведьму мечом мне не хотелось. Красный Петух!

Вот теперь то, что надо. Волосы ведьмы вспыхнули, она в ужасе завертелась на месте. Первый раз, видимо, с таким столкнулась, не знала, что делать. Я не стал терять времени, подскочил ближе к ней. Скастовал Знак, вынесенный из пореченской библиотеки — неподвижность. Ведьма замерла на месте. Я шагнул вперёд. Она, подчиняясь Знаку, в точности повторила моё движение. Шагнула мне навстречу.

В лице — ничего человеческого. Горит знакомой тварной ненавистью ко всем людям без разбора.

— Устинья! — позвал я.

Как зовут девушку, узнал у кумы Фёдора. Которая о моём присутствии в селе поклялась молчать, как рыба об лёд.

Шевелиться тварь не могла. Говорить тоже. Но что-то в выражении её лица изменилось. Своё имя она пока помнила — даже в обличье твари. А это, если верить компетентным источникам в лице отца Василия, хороший знак.

— Устинья!

Губы девушки дрогнули. Из глаз, горящих зелёным огнём, вдруг хлынули человеческие слёзы.

— Иди ко мне, — я снова шагнул ей навстречу.

Мы сблизились почти вплотную, на расстояние вытянутой руки.

Я сунул руку за пазуху. Сжал в кулаке то, что припас. Ведьма, как в зеркале, повторила моё движение. Зашарила рукой по голой груди, сжала кулак. Ну, что? Смертельный номер?

Я резким движением выкинул руки вперёд, к шее ведьмы.

Она повторила жест. К моему горлу устремились когти, царапнули по Доспеху. Ведьма взвыла от негодования. Ненавистный человек так близко!

А потом она вдруг заорала. Так, как умеют только твари — у меня заложило уши. Сам я, даже если очень постараюсь, подобный звук изобразить не смогу. И слава тебе господи, конечно. В музыканты не собираюсь, но и оглохнуть во цвете лет — такая себе перспектива.

Впрочем, справедливости ради, было от чего вопить. Простой серебряный крест, который я купил в пореченской церковной лавке, а сейчас надел на шею твари, от соприкосновения с её кожей принялся нагреваться. И в считанные секунды запылал нестерпимо алым цветом раскаленного металла. Не самые приятные ощущения, полагаю.

— Устинья! — я честно постарался её переорать. — Ответь: желаешь ли к людям вернуться?

Я действовал по инструкции, выданной отцом Василием. Когда слушал его, казалось, что всё просто, как носки. Поймал тварь, накинул на шею освященный крест. Задал простой вопрос, получил простой ответ. Далее — по ситуации. О том, что тварь в этот момент будет голосить, как резаная, отец Василий меня не предупреждал. Вероятно, сам не знал о побочных эффектах.

— Устинья! — повторил я. — Желаешь ли к людям вернуться?

Ведьма, судя по выражению лица, желала только одного — чтобы я сдох в страшных муках.

Н-да, тяжёлый случай.

— Устинья! — вопрос следовало повторить трижды. — Желаешь ли вернуться? Вспомни, блин, уже, что ты человек! — инструкция очевидно не работала, и дальше я погнал чистую импровизацию. — Пока ещё — человек! Мать вспомни, отца! Братьев, сестёр! Тех, кого любила! Тех, кто тебя любит!

Дело казалось безнадежным. Но что-то в моих словах ведьму, кажется, проняло. Крик прекратился.

— Братик, — прочитал я по губам. — Мишутка… — исчезнувшие было слёзы хлынули вновь.

— Вот! Братик! Он ведь мелкий, небось, знать не знает, что ты в ведьму обратилась. И не узнает никогда, если ты к людям вернёшься. Желаешь вернуться? Отвечай!

Я отменил Знак и положил руки на плечи ведьмы.

Длинные кривые когти тут же прянули к моему горлу. Но в этот раз — как-то неуверенно. Как будто она сама не понимала, для чего это делает.

— Отвечай! — приказал я.

— Желаю…

— Повтори! Громко! Возьмись за крест и повтори!

Чтобы совладать с собственными руками ведьме, очевидно, потребовалось немалое усилие. Тварная природа не желала упускать своё. Руки ведьмы двигались мелкими рывками. Когда схватились за крест, сквозь скрюченные пальцы я увидел свечение раскаленного металла.

— Желаю…

— Ещё раз. Громче!

— Желаю! — почти взвизгнула ведьма.

Я подумал, что в следующую секунду кинется на меня. Непроизвольно напрягся, пытаясь её удержать — хотя знал, что это бесполезно. Даже самая слабая ведьма в разы сильнее, чем человек. Даже если этот человек — охотник в ранге Десятника.